Я хочу падать спиной на битые стекла,

Я хочу бросить царство пустых затей,

Я хочу чтобы боль в моей душе смолкла,

От того, что телу еще больней...

21.08.2004

Одиночество моих ночей

Я ушла -

Ты - ничей.

Одиночество моих ночей

Память -

Тысяча палачей.

Одиночество не спит в ночи.

Все прошло.

Молчи...

Июль 2004

Деревенский детектив.

- Сюда, сюда пожалуйте, господин капитан, - мальчишка-подручный замахал рукой, - Вот, аккурат здесь я его и нашел… Так и лежал бедняга…
Тело того, кто еще вчера был подмастерьем сапожника, лежало на узкой грязной городской улочке.
- Вот, посмотрите сюда, - суетился Клант, - точно его работа, – сказал он и троекратно перекрестился, - в жизни ничего страшнее не видел.
Бывалый начальник городской стражи, конечно же, видел и более жестокие убийства, но в Столице, из которой перевелся сюда "на отдых" после пятидесятой своей годовщины… Да и случай был необычный. Пьяные драки, кражи да редкие смерти с перепоя – вот, пожалуй, и весь основной круг его работы последние пять лет. Конечно, забредали в эти края разбойные людишки, а то и оборотень пожаловал, а в окрестных лесах водилась всякая положенная нечисть, но тут с первого взгляда все было ясно – работал вампир.
- Да-а, тут наши старания, что об стенку горох, это тебе не чудище какое-нибудь, чтобы его силой да числом брать, тут опыт соответственный надобен.
К обеду городок заполонили слухи о происшедшем, люди срочно приколачивали к окнам и дверям целые снопы чеснока, а на дневной проповеди в местной церквушке в первый раз со для основания города, не хватило места всем желающим. Каждый торопился причаститься и обзавестись серебреным крестом. С приближением ночи город пустел на глазах, обыватели торопились по домам "от греха подальше".
А когда лучи заходящего солнца стали красить пыль над дорогой в буро-красный цвет и марево покрыло весь горизонт в ворота Хартбрека въехал странный человек. Одежда его была так пропитана дорожной пылью, что ее первоначальный цвет невозможно было определить. Лицо его скрывал капюшон, а за спиной был закреплен редкой работы меч. Если бы нашелся в городе знаток лошадей, он бы подивился еще более, да откуда ему взяться в такой глуши. Вообще в Хартбрек, находящийся вдалеке от кипящей жизни такие люди не спешили заехать…
Медленно проехав по полупустым улицам, он остановился у местной гостиницы. Попросив комнату, он отказался посетить гостиничный трактир, чем немало огорчил хозяина. Войдя в номер, он бросил дорожную сумку на пол, а плащ закинул на зеркало, стоящее в углу, и завалился спать.
На утро город гудел от разговоров. Спустившийся на завтрак путник мог вдоволь наслушаться о бесчинствах местного вампира. За эту ночь Хартбрек лишился еще двух своих почтенных граждан. За каждым столом только и было разговоров, что о том, как Дюк, местный пьяница опять заснувший с перепоя под забором, да торгаш Гейл, выскочивший ночью, смех сказать, до отхожего места, стали новыми жертвами этой твари.
- А полиция только и может, что говорить об осторожности и разводить руками!
- Да что ты взъелся, людей как Капитан, еще поискать надо.
- Да твой Капитан, тудыть его налево, только и может, что вспоминать о столичной службе, а нас пока как курей режут!!!
- А ты пойди, выломай кол осиновый да топай вампира мочить, коли умный такой! Глядишь он на твою шкуру и позариться!
- А что я, для того полиция и есть, чтобы шкуру мою защищать! Зря, что ли я подать плачу?
- Полиция от грабителей да убивцев тебя защищает, а не от нечисти поганой!
За соседним столиком двое увлеченно обсуждали новости дня…
В полицейском участке было тихо, только мухи жужжали под потолком. Капитан с утра был чернее тучи, потому его помощник ходил мимо кабинета на цыпочках, осторожно косясь на дверь.
- Да, что я им, святой что ли?!! Я военный, ну там вора поймать аль убийцу, а тут погань какая-то! На то профессионалы есть, да только поедут они в нашу глушь, задницы свои от теплых мест отрывать, как же? Ждите! Чистоплюи хреновы!!!! – от удара кулака в стол подпрыгнувший стакан с жалобным звоном ударился о бутылку.
- На месте господин Капитан, ма месте, только заняты, с самого утра из кабинета не выходят, - молодой парнишка суетливо мелькал перед его носом. – Заняты, говорю я вам, ежели вы по делу по какому приходили бы апосля…- не обращая внимания на болтовню подручного, мрачный посетитель распахнул дверь.
- Кого еще нелегкая принесла?! Занят я , что не видно! – капитан был рад выместить свою злость и беспомощность.
- То, что заняты, это видно, - иронично заметил пришедший презрительно косясь на почти пустую бутылку.
- А ты вообще кто таков, отвечай начальнику полиции!
- Вы по тише, господин-начальник, а то единственного подчиненного так испугаете, что он убежит без оглядки улыбка незнакомца не предвещала ничего хорошего, - А зовут меня Тагельтом, и пришел я к вам по делу, которое вас так тревожит…
- Я уже все утро слушаю, как достопочтенные горожане кроют вас и вашу неспособность справиться с пустяковой проблемкой… Не спешите гневаться, я-то понимаю, что это дело вам не по зубам, потому и пришел. Я – Охотник.
Про Охотников Капитан впервые услыхал еще, будучи на подручным в столичной полиции, когда впервые пришлось ему столкнуться с проказами нечисти. По молодости лет его возмущению не было придела. Всесильная, по его тогдашнему мнению, полиция позволяет себе указывать! И кому, какому-то неизвестному голодранцу, да еще и платить ему за это бешеные деньги! Только позже он начал понимать как повезло этому миру, что в нем существуют Охотники. Менялись короли, и их королевства перетекали в другие границы, но надоба в специально обученных истребителях нечисти не убывала никогда…
- Что ж, господин охотник, во сколько же обойдутся нам ваши услуги, мы городок маленький и столичные расценки нам не по карману, - грустно спросил капитан, вспоминая о размере резервов своего ведомства и о том как давно не получал он премиальных.
- Сотни монет и оплаты жилья мне вполне хватит, и я обещаю, что не задержусь у вас больше чем на несколько дней.
Сошлись на пятидесяти монетах…
- И еще, мне понадобится ваша помощь, господин-начальник.
- Уверяю вас, что я и Клант полностью в вашем распоряжении вплоть до поимки этой твари. Клант! – на крик из прихожей прибежал заспанный подручный, - Проводи господина Тагельта до гостиницы да передай тамошнему хозяин, что бы счета этого господина пересылались нам.
На лице парнишки не появилось особого энтузиазма… Ему почему-то, сразу не понравился этот приезжий герой и отношение его еще ухудшилось после того как на следующее утро несмотря на две новые жертвы весь Хартбрек судачил только об Охотнике, возлагая на него все свои надежды и восхищенно поглядывая в его сторону.
- Одного я токма понять не могу, мастер капитан, откудова он взялся на нашу голову. Здесь и простые-то путешественники реже раза в год появляются, а тут вдруг Охотник!!!
- Клант, не кипятись. Я и сам по молодости, пока в деле Охотников не увидел, тоже думал, что они зря свой хлеб едят. Но ты пойми, ведь нечисть истреблять, а особливо ту, что всякие заклятья знает, на то ж уменье особое надобно.
- Да, нет, я не о том вам толкую, - Клант запнулся, словно раздумывая, стоит ли продолжать.
- А о чем же? Говори мальчик, что тебя тревожит?…
- Да я просто подумал, что несчастья то начались аккурат с приездом энтого Тагельта…
Дверь в кабинет распахнулась, на свет из темноты коридора вышел охотник, криво улыбаясь, он смерил взглядом Капитана и , не обратив никакого внимания на застывшего с открытым ртом красного от смущения Кланта, молча уселся в кресло. Сомневаться в том, что он слышал последнюю фразу, не приходилось…
- Г-господин Тагельт… Вот так сюрприз, - капитан и сам понимал как глупо это звучит, но придумать , что еще сказать он не смог и поэтому решительно выпалил, - Вы простите этого болтуна, это он по молодости да по глупости несет всякую чушь.
- Отчего же чушь, весьма разумные слова, только вот, разве я ошибаюсь… мне-то казалось, что первая жертва была обнаружена до моего приезда? Или я не прав, великий сыщик? – последнее явно относилось к мнущемуся в углу Кланту.
Капитан облегченно вздохнул, гость явно не собирался обижаться и оставлять их самих разбираться с вампиром, чего, после выходки своего подручного, он так опасался. С отцовской улыбкой он посмотрел на мальчишку и помрачнел. На лице Кланта явно просматривалась борьба авторитетов и юношеской прямоты, причем перевес последней был очевиден…
- А я, вот, слышал, - выпалил он, наконец, решившись, - что вампиры умеют превращаться в летучих мышей… - мальчишка явно сам испугался собственной решительности.
- Капитан стал мрачнее тучи, а вот Охотника, казалось, даже веселила эта горячность.
- Что ж сударь, я могу только склонить голову перед глубиной ваших знаний, - Тагельт искренне рассмеялся, обнажая ослепительно белые ровные зубы. – Только, что делать с тем, что я приехал еще засветло, а вампиры, как должно быть известно такому ученому мужу как вы, на дух не переносят солнца?
- Все! Все господа, - Капитан счел нужным вмешаться, считая , что эта глупая беседа до добра не доведет. – Вы ведь к нам должно быть по делу, уважаемый господин Тагельт, пришли?
- Да, я хотел бы с кем-нибудь подежурить эту ночь.
- Конечно, мы согласны, но не слишком ли это опасно?
- Не опаснее чем сидеть в доме, ведь одну из жертв подвело приоткрытое на ночь чердачное окно, как верно подметил наш молодой друг, вампиры могут превращаться в летучих мышей, – улыбаясь, возразил Охотник.
- Хорошо, я все равно не сплю до зари, - согласился капитан.
- Нет! Я пойду, - Клант сам не знал, что толкнуло его на этот почти крик, но липкий леденящий страх за жизнь старика, которого он считал почти отцом, не позволил ему поступить по-другому.
- Что ж, я согласен, да и вам господин начальник все же не стоит мерзнуть в темноте. Так что Клант, мы сейчас ко мне в отель на ужин и в бой!
- В большом гостиничном трактире яблоку некуда было упасть. Люди боялись оставаться одни и торопились на свет в толпу, которая создавала иллюзию безопасности.
- Мастер Охотник! Господин Тагельт! – трактирщик-хозяин гостиницы, кричал им, махая из-за стойки, - а мы и не заметили, как вы уходили. У нас видите настоящий балаган, вот я и приказал отнести ужин прямо к вам в номер. Вы ведь не в пример местным жителям такую толчею-то не очень уважаете.
- Что же, не имею возражений, только дайте еще порцию грозе воров и вампиров, мы поужинаем у меня.
Гостиничная лестница нестерпимо скрипела и трещала при каждом шаге, пламя свечи отбрасывало чудовищные тени и, скорее, давало понять степень темноты, чем что-либо освещало. В это время все постояльцы давно сидели внизу, так что огней в коридоре не было. Тагельт отпер дверь и пропустил Кланта вперед, тот осторожно вошел в темный номер, сердце его уже давно отчаянно колотилось где-то в пятках.
- Ну, располагайся, - сказал Тагельт и проскользнул между ним и зеркалом, стоящим в углу у двери. Кланту на секунду показалось, что в небольшой не завешенной плащом части зеркала ничего не изменилось, когда фигура Охотника мелькнула мимо него. Но вот зажглись свечи и все снова встало на свои места, сердце успокоилось и проснулся желудок.
Ужинали молча, так же как потом выходили на улицу.
- Пойдем-ка к окраинам, если бы я был вампиром, я бы ошивался именно там, - недобро усмехнувшись, сказал Тагельт. В парне такое предложение не вселило оптимизма, но взявшись за гуж, не говори, что не дюж…
Темень стояла такая, что хоть глаз выколи. Редкие освещенные окна темнели с каждой минутой, люди торопились погасить свет, чтобы не дай Бог не приветить "гостя". Через некоторое время глаза свыклись с темнотой и стали различать смутные очертания предметов…
- Мистер Тагельт? – Клант оглянулся, фигуры Охотника рядом не было… - Мистер Тагельт! – не решаясь кричать, Клант шепотом позвал своего спутника. Ответом ему была только тишина и темнота.
Сердце заходилось как бешенное, паника подступала к горлу и хотела вырваться отчаянным криком… "Нет, нет," – думал Клант, - "Спокойней… Можно , конечно, постучать в первую попавшуюся дверь, но, во-первых, кто откроет? Люди напуганы до предела… Еще нарвешься на ушат кипятка… А во-вторых, что говорить? Что , мол, Охотник и есть вампир, и что он таиться где-то поблизости, что он не спасение, а сама смерть… Скорее всего люди сочтут, что он просто перепугался в темноте… В темноте… Конечно, я дурак! Надо идти обратно, к людям!" – он быстро зашагал, а потом побежал… Каждое прикосновение к земле рождало страшный шум, а собственное дыхание и стук сердца не позволяли хоть что-либо услышать. "Спокойней, спокойней… Что толку, если ты не услышишь и не увидишь таящуюся опасность?" – Клант перешел на шаг. Едва заметная тень метнулась от стены к нему…
- Мистер Тагельт?
Тень безмолвно приближалась… Крик Кланта слился с запоздавшим лишь на мгновение полным леденящего ужаса воплем, долетевшим с соседней улицы.
Но парень оказался сильнее, он не оторопел, а рванул рубаху и вытащил крест… Вампир приближался… Вдруг тень безмолвно и неожиданно отшатнулась, словно наткнувшись на невидимую стену, и растворилась в ночи… Парень стремительно помчался прочь…
Барабаня в дверь капитана, Клант кричал что-то невнятное… Когда заспанный хозяин, наконец, отпер дверь, на него обрушился водопад слов…
- Тихо, тихо, успокойся и говори толком.
- Это он, точно он, господин капитан…
- Кто? Кто – он?!
- Энтот, Тагельт! Он и есть вампир, вот вам крест! – и Клант запинаясь пересказал события минувшей ночи… Светало…
- Так ты говоришь, что был второй крик? Надо пойти посмотреть, а потом соберем людей и к нему в отель. Если верны твои слова, он должен быть там…
Они спешили сквозь это серое туманное утро к переулку Старых Дубов.
- Это он, вот вам крест, что б мой язык отсох! Что б мне…
Навстречу им шел Охотник…
- Господи, спаси и помилуй! – Клант полез за пазуху… Капитан сурово смотрел на неожиданного прохожего…
- Так вот вы где, Тагельт! – голос был стальным, - Почему вы бросили мальчика ночью?
- Не смотрите вы на меня, как судья на убийцу, - кажется, Охотник от души потешался над ними обоими… - идемте, я покажу вам вашу чудище…
Вся кампания молча шла через серый город…
Последние подозрения в том, что убитый был вампиром, исчезли, после того как капитан брезгливо приподнял ему верхнюю губу…
- К сожалению, я не успел… - сказал Тагельт, кивнув в сторону лежащего рядом второго тела, - По этому я так и торопился… - первый раз он оправдывался, заметил про себя капитан…
Из тела недавно прибывшего аптекаря, ровно из того места, где полагалось быть сердцу, торчал осиновый кол…
- Что вы, справились вы великолепно! – сказал капитан. – Куда теперь?
- В отель – спать, а вечером зайду к вам за деньгами и в путь…
Темнело… Клант понуро брел домой, на праздник в честь избавления от вампира, на котором веселился сейчас весь Хартбрек, он не пошел. Слишком уж обидно было слышать как называли его "Великим охотником на вампиров" и смеялись в след. Слишком громко он кричал, что Тагельт – вампир…
И все же тупая уверенность или упрямство заставляла его твердить свое… "Ведь был там кто-то еще!".
Взошла Луну… До дома оставалось пара кварталов, там-то можно будет укрыться от насмешек…
Бесшумная тень отделилась от стены…
- Мастер Тагельт? А я-то думал, что вы уехали?…
Тень безмолвно приближалась, в слабом свете луны блеснули глаза и клыки… Клант не в силах кричать, дрожащей рукой полез за пазуху и вытащил крест…
- Неет, парень, для этого надо верить искренне… И не в крест а в Бога, - злой смешок сопровождала знакомая кривая усмешка…
Клант так и не успел закричать…
- Ты слишком догадлив, парень…Да, я не отражаюсь в зеркалах и не пью красное… Правда вот чеснок от меня не помогает, да и кресты, как видишь не панацея… А здорово же я тебя обул, ты и в правду думал, что мы боимся солнца…любого…. Только вот, перед закатом и на восходе оно теряет свою силу и при особых предосторожностях можно и перетерпеть, а что делать: хочешь жить – умей вертеться…
- А… Тебя должно быть смутил труп, что ж это действительно был вампир. А что делать… с конкуренцией надо бороться и в нашем деле… - кривая улыбка обнажила длинные клыки…
- 
2001

Если один против всех
Нельзя отводить глаза
Если в вдогонку смех
Волю давать слезам

Если сказали «Стоп!»
Бросить все и уходить
Если сказали «Так»
Жизнь по указке жить

Если не сердце страх
Первым шагни вперед
Чтобы потом впотьмах
Твой не настал черед

Если о помощи зов
Попробуй мимо пройти
Или под отчий кров
Ложь с собой принести

Если от правды все 
Вдруг отвернули лицо
И первородный страх
Душу зажал в кольцо

Помни года пройдут
Будешь держать ответ
А от себя самого
Правды не скроешь, нет.

2001

Люди потеряли рассудок, сходил с ума город, сходил с ума весь мир…
Никого уже не удивлял цвет неба, пурпурно-красный, и при виде молний уже не кричали женщины и не плакали дети.
В храмах на многолюдных еще вчера богослужениях одиноко поднимались единичные дымки воскурений. Даже самые рьяные жрецы не били лбы о подножия своих идолов… Боги отвернулись от них…

Лорейн бежала через площадь, теперь улицы пустели рано, а кто только не шляется по пустому городу… Число сумасшедших за последнее время возросло несравненно, они бродили по улицам немытые, начесанные и каждый на свой лад предсказывали какой конец всех ждет . А ее ждет Эрик, ночь – их время, никто не помешает им теперь…

Они встретились случайно, и он с первого взгляда ей не понравился. Ей никогда не нравились такие высокомерные заносчивые юноши, рассуждающие о высоких материях и глубокомысленно молчащие, если кто-то пытался с ними спорить. Лорейн любила смеяться над такими, но не в этот раз… Он взял ее за руку и, глядя в глаза, спросил: " Зачем ты так?". И, немного помолчав, добавил: "Тебе никогда больше не придется так говорить…".

А теперь когда даже самые лживые и льстивые жрецы признали, что городу осталось жить день, от силы два, все было поздно. Люди ударились в исполнение своих последних желаний, поиск истины и спасение души. А ей все равно… Как могут Боги помешать тому, что творилось у нее в душе, как могут они остановить человека у которого есть…

Ну, вот, она и пришла, Эрик ждал ее на пороге и выглядел крайне озабоченным: "Я должен сказать тебе…". "Потом, потом, я… Я пришла навсегда, я останусь теперь с тобой, я никогда, никогда больше не уйду! Пойдем…".

В комнате тишина и полумрак, легкое прикосновение пальцев может сказать больше, чем самая лирическая баллада о любви… Шепот… Тихий смех…

Лорейн упирается кулачками ему в грудь… "Ты где? Что с тобой?". "Лорейн, милая, я должен был тебе все рассказать раньше, еще тогда, когда ты была такая чужая и сильная, чтобы ты никогда… Чтобы… Но я не смог, понимаешь, не смог! Они где-то просчитались, я все же больше человек, чем…". "Эрик, ты о чем? Я вижу, что о чем-то очень важном, но я не понимаю, Эрик…". "Я не Эрик, у меня вообще нет имени, и … и не имею я права быть здесь с тобой, и не имел его тогда беря тебя за руку. Я… Я – избранный, я призван сюда, чтобы уйти, а уйти я могу только так… потому что Им нету дела до тысяч людских жизней, им нет дела даже до меня. Им нужна только сила и Власть… Лорейн, прошу тебя, не молчи! Ты боишься меня…?". "Нет, но кому – Им?".

"Тем, кто играл, создавая этот мир, кто развлекался, сталкивая народы в кровопролитных войнах, и наблюдал, как многотысячные армии сходятся насмерть, чтобы развеять Их скуку, но она не проходит… Они слишком долго жили, если только это можно назвать жизнью…".

"Иди ко мне Лорейн, когда рассветет все это, кончится, Они придут за мной, но этот город так и не узнает, что был родиной нового бога, его к тому времени просто не будет."

Вздох громче пушечного выстрела. Взмах ресниц в темноте ночи, глаза, говорящие о том, чего не в состоянии выразить слова… Что можно отнять у человека, который любит? Жизнь? Она ничего не значит, без возможности пожертвовать ей во имя любви. Душу? Ее и так нет на месте, она взмывает и падает, но живет уже за гранью человеческого тела…

Тишина…"Я думала Это будет не так…". "Ожидала пожаров до небес, земли вздыбившейся до облаков, грохота, от которого звенит в голове и темнеет в глазах, и прочей подобной чуши?" – презрительный голос обдал волной холода.

"Мы уничтожили все, что связывало его с этим миром, потому что этого мира больше нет. Он создаст себе новый согласно собственным вкусам."

Серая мгла окружала Лорейн. Вот оно – Ничто, Хаос… То из чего все происходит, и во что все возвращается.

"Остался последний этап. Ты знаешь, что тебя связывает и знаешь, что ты должен сделать это сам." "Нет!!!".

"Что это значит?! Ты знаешь Закон. Все, что было До – пыль на твоих ногах, стряхни ее и иди с нами!". "Нет!". "Что ж мы не можем нарушать Закон, ты знаешь, Что тебя ждет. У тебя есть последний шанс изменить свое решение. Твой ответ?". "Нет!".

Эрик появился внезапно, словно воплотившись из пустоты…

"Лорейн, прости… Это конец… Не бойся, любимая…". "Эрик, о чем ты? Чего бояться? Эй, вы, мнящие себя правителями миров, задающие направления ветрам, слушайте, вы, имеющие все и не имеющие ничего, вы, разящие по своему пожеланию! Вам пришел конец!!!".

"Вам пришел конец, потому что случилось то, чего вы боялись. Хотя нет, скорее всего, вы просто не представляли себе, что это может быть опасным, ведь что вам могут противопоставить люди, эти букашки, вами же созданные? Вы вложили в них разум, чтобы можно было смеяться над их идеями, вы наградили их способностью принимать решения, чтобы влиять на них по своему усмотрению, вы дали им душу, чтобы показать на , что вы способны… И в этом была ваша ошибка. Конечно, люди не могли сами воспользоваться скрытой в них силой, но они ждали, а вы ослабляли и ослабляли хватку, смеясь над нами. Но теперь и у нас есть сила…".

"Лорейн?". "Эрик, я тоже должна тебе кое-что сказать, я не Лорейн, я – Встречающая. По этому я и уходила, я знала, что Пророчеством мне уготована другая судьба. Я не могла любить человека, но я не смогла пересилить саму себя… Но Пророчества не обманывают, ты тот, кто ты есть, и ты сделал свой выбор. Посмотрим, что они смогут сделать с Богом, у которого есть Душа и который может любить?".

"А, вот, это, девочка, мы сейчас и увидим…".

На мир опустилась тьма… 

То была первая ночь Нового Мира…


14.02.2000

Из меня никогда не выйдет пушистой кошки,
Что, ласкаясь, мурлычет и трется у ваших ног.
Я войду, посижу, погреюсь немножко
И уйду, чтоб никто меня приручить не мог.

Из меня никогда не получится южный ветер
В летний день, ласкающий вам лицо.
Лишь буран, метель в злобном лунном свете,
Снег в глаза и попытки сорвать пальто.

Из меня никогда не сделаешь милой девчонки
Белокурой, смеющейся в локонах пряча глаза
Только хмурый молчун, что стоит от ребят в сторонке
С книжкой, в небо смотрящий где только упала звезда.

Никогда я не стану смазливой улыбчивой крошкой,
Или доброй старушкой — в платке морщинистый лик,
Бонны тоже не стану, что детей зовет из окошка,
Может выйдет философ, ворчливый седой старик.

Вам понятно теперь, не жалейте ведь я не плачу,
И сомненья мои не пытайтесь достать со дна.
Я все это давно приняла за свою удачу,
А друзья... Я привыкла чай пить одна.

1999   

Ветер шевелил легкую занавеску на раскрытом окне, мягко вливаясь в маленькую комнатку. Там, за окном, просыпался город, бежала по своим делам многоликая толпа, а сюда в мансарду на плас де ла Нуар добирались лишь отголоски весеннего утра: шум воды, голоса, машины и желтый квадрат на полу у окна — след солнца.
Жаннин улыбнулась этому дню, своей молодости, своему счастью. Они лежали обнявшись и Пьер читал свои новые стихи:
...Упавшим в небо, ночным безумцам
И тем влюбленным, что мнят богами,
И тем пылинкам, согретым солнцем,
И тем, летящим бок о бок с нами...

А за окном была весна, так похожая на их молодость...

Окно было распахнуто, деревянная погремушка с облезшей краской лежала на подоконнике, за окном город жил своей жизнью, безразличный к своим обитателям, равнодушно вмещающий богатых и бедных, счастливых и несчастных, самоубийц и влюбленных.
—Пьер, ну сколько раз тебе напоминать - закрывай окно, простудишь Жака, он и так болеет по два раза в месяц.
—А, любовь моя, окно... Извини... Я забыл, знаешь я только, что дописал третью главу своей книги, ты должна послушать, там есть такое место...
— Пьер, ты был у Дидло?
—Ах, забыл, снова...Ты знаешь я весь день помнил и только перед самым его домом забыл и прошел мимо.
—Пьер, сколько раз я должна уговаривать его принять тебя, чтобы поговорить о работе? Нужно же думать и еще о чем-то кроме своей книги, о нас с Жаком, например!!!!!!!!!!!!!!
Жаннин качала ребенка: «Нет, наверное, не стоило быть такой резкой с ним, ведь я люблю его, ведь он и Жак — все что у меня есть, если бы только он не был таким пустым мечтателем...».
А там за окном буйствовала весна, и только в мансарду не проникали потоки этого.
* * *
Неоновые огни рассекали ночь, там за окном город погружался в феерию красок, вечерних туалетов, света, музыки и жизни. У плотно закрытого пыльного окна стояла пожилая женщина и смотрела на город, в комнате было темно и пусто. Тихо скрипнула дверь, осторожные шаги послышались в прихожей.
— Жак? Это ты?
—...Да, ма.
—Сколько раз тебе говорить, чтобы ты не является домой так поздно!!!!!.....
—Да ладно, все наши так делают.
—Что значит «наши», ты не бандит... вот придет отец все ему расскажу!
—Ну да, ну да, когда наш папаша приползет и проспится ты можешь ему все рассказать, вопрос когда...
—Никогда, повторяю, ни-ког-да не смей говорить об отце в таком тоне! Не смей!!!!!!!! — голос Жаннин сорвался на крик.
Хлопнула дверь, она хотела было вернуть сына, но... Она смотрела в окно бежали по своим делам люди, шумела водой весна и напоминала их молодость...

Осень 1998

“Леди и джентльмены, мы ведём трансляцию со стадиона Ленмонж, где сегодня проходит 7-ой этап первенства Формулы 1. Уже 37 кругов позади. Лидерство в упорной борьбе удерживает Аэртон Сенна. Все болельщики команды Williams Renault напряженно следят: вот он проходит поворот Фурье, далее мягко вписывается в Ла-палас. Теперь у него впереди длинная прямая, в завершении которой S-образный поворот и выход на прямую “Старт-финиш”.
Скорость на прямой достигает 300-360 км/час, а перед поворотом сбрасывается до 200-210. Вот лидер притормаживает, мы видим как он входит в поворот… Нет… Это… Да, это сход! Болид Сенны не вписался в поворот. Вот так случайность, трёхкратный чемпион мира не удержал машину в таком не сложном повороте, лидером становится… Леди и джентльмены, выброшен черный флаг! Гонка будет остановлена, видимо возникли проблемы с потерпевшим аварию Сенной…”
“Леди и джентльмены”  бодрый голос комментатора изменился  “Мне только что сообщили, что на месте аварии находятся медвертолеты экстренной помощи, по нелепой случайности в этом месте не было страховочной стены безопасности, на скорости 200 километров в час боли влетел в бетонную стену. О состоянии гонщика врачи предпочли не говорить, его транспортируют в центральный госпиталь Лемонжа.”
Через 20 минут комментатор упавшим голосом сообщил, что лидер чемпионата и любимец болельщиков, трехкратный чемпион мира в классе “Формула-1”, Аэртон Сенна скончался в больнице не приходя в сознание.
Аэртон сидел в плетеном кресле и смотрел на море, ему было над чем поразмыслить. Последние полгода прошли бурно, причем буря нарастала с каждым днем, не проявляясь, но и не отступая.
“Эрти! Милый! Тебе звонит Милтон, он в Чикаго!”  голос Розмари донесся до него с виллы.
Розмари… Он помнит, как впервые увидел ее, красивую, неприступную. Она гуляла только со старшими ребятами, на вихрастого блондина с орлиным носом, вечно перемазанного в смазке и машинном масле, она и смотреть не хотела. Что ей его стихи и любовь… Но он был непреклонен, на все попытки друзей познакомить его с “милашкой Бертой” он угрюмо молчал, залезая в гараж, не выходя из него туда неделями, и думал только о Розмари.
В таком состоянии его и обнаружил Милтон  менеджер мелкой гоночной команды. Ему сказали, что лучше механика не найдет во всей Европе, и, ну уж точно, во всей Франции. Он поразил Милтона своей влюбленностью в машину, своим преклонением и умением разобраться в неполадке по звуку мотора, скрежету, стуку. Так бы он и стал механиком и прозябал в неизвестности, если бы не опаздывал Милтон на поезд в Париж до такой степени, что ничто уже не спасало. Аэртон согласился подбросить… Такого Милтон не видел и не переживал никогда  из старушки непонятной масти этот черт выжимал такое!!! Они мчались на пределе. Аэртон спокойно и уверенно смотрел вперед, расходясь на какие-то сантиметры, вписываясь в повороты на границе катастрофы… На поезд Милтон не успел, но через месяц Аэртон подписывал контракт второго пилота команды.
Новые машины были необычного вида и крутого темперамента, но они были сделаны из одного теста. После трех-четырех тренировок Сенна уже жаловался на тягу и скорость, давал советы маститым механикам, те возмущенно слушали, молчали и, настроив машину, потрясались точности советов зеленого новичка.
А дальше, на первой же гонке, он выжал из болида все и команда, не поднимавшаяся ранее выше двадцатого (из двадцати шести) места, стала десятой!!! Его заметили, стали звать в другие команды, Милтон стал его личным менеджером. Миллионные контракты, белый лимузин, виллы в любой точке земного шара. Критики ругали его за агрессивный стиль вождения, соперники за отсутствие уважения и сдержанности, коллеги за темперамент  он мог выгнать за любое проявление неповиновения или противоречие,  но болельщики были без ума от него и он знал, что все его чрезвычайные меры оправданы, что нет времени объяснять шестидесятилетнему рабочему с сорокалетним стажем, что его методы стары, нет времени на компромисс с критиками и соперниками, потому что у него только шестьдесят-восемьдесят кругов, только полтора часа времени…чтобы успеть…
Награды стали сыпаться ему на голову как из рога изобилия, вице-чемпион, чемпион… Самой желанной была Розмарин. Он встретил ее в родном квартале, куда приехал облаченный славой. Они поженились через неделю, а через два месяца начался очередной сезон, к концу которого, в качестве подарка ко второй чемпионской короне, он качал на руках дочь.
Ах, Рози, Рози… Сколько мы прошли вместе. Помню, как ты занимала свое “почетное” место  седьмое на седьмой трибуне (ты всегда сидела там, как на первой гонке)  на счастье. Помню, как волновалась каждый раз… Помню, как первый раз не пришла: пролетая мимо трибун на бешеной скорости невозможно рассмотреть лицо, но я почувствовал  тебя нет… Ты сказала, что больше нет сил бояться каждую минуту, видя, как я балансирую на грани ежесекундно, что я должен быть осторожней, что у меня есть она и Женни…
Осторожность  это слово преследует его последние месяцы, все заговорили об осторожности. Что, мол, надо ввести дополнительные правила, иначе, мол, много аварий и опасных исходов. Да что они знают об опасных исходах. Они что, чувствовали волну адреналина, которая захлестывает, как только видишь три зеленых огня, они вписывались в миллиметры до отбойника, экономя доли секунды на торможении… Что они знают об авариях. Спросили бы Рональда. Это был человек, это был гонщик! Находясь в составе не самых лучших команд, он умудрялся сделать такое! Из машины, которая не тянула, он делал конфетку. На него не обращали внимания, места в высших командах были расписаны. Эти трусы перестали брать горячих новичков, они, добавляя нолик в контракте, перекупали у конкурентов старых спецов. Рональд молчал, злился, ломал машины, сажал двигатель, но не сдавался.
Аэртон первый подошел к нему и был удивлен, никакого почитания; уважение  да, но преклонения, в отличие от прочих бывалых гонщиков из младших команд, не было.
Потягивая пиво в ближайшем баре, они говорили обо всем, многое их роднило, но многое и разъединяло. Рональд знал, что такое гонка. Он знал эти полтора часа пребывания в состоянии между нирваной и адскими муками, когда сознание концентрируется и сводится в точку, где не существует ничего кроме ближайших двух-трех метров и пятнадцати квадратных сантиметров зеркала заднего вида, в которых все равно ничего не видно, ты затылком чувствуешь, спиной видишь, что происходи сзади.
Но он не признавал никаких правил, считая их поблажками. Он хотел чистого сражения, он не верил перестраховщикам ФИА, которые придумывают все новые и новые ограничения. Он был романтиком гонки.
Аэртон помнит и последний разговор с Рональдом, когда они за двадцать минут до старта жали друг другу руки под пристальным вниманием журналистов, говорили общие фразы и только в последние минуты, направляясь к болидам, пожелали удачи.
“Желаю вернуться!”  шутливо, сказал Рональд, ему было наплевать даже на приметы, которые соблюдали неукоснительно все гонщики.
Но из этой гонки не вернулся он. Его болид летел кувыркаясь по улице (гонка была в городе), перегороженной лишь деревянным барьером. А Аэртон ничего не знал до самого финиша. После подиума, когда напряжение спало, он бросился искать друга. Причина спешки была, накануне Рональд поведал, что одна из старших команд обратила-таки на него внимание, и, если он займет шестое место, они подпишут с ним контракт. В его глазах прыгали огоньки, он готов был занять первое место…
“Между нами никогда не было ни намека на конкуренцию, никто из нас не был выше…”
На традиционной пресс-конференции пораженный Сенна, испортив праздничное настроение, обратился со словами соболезнования и устроил минут молчания.
Не того полета была птица для журналистов, но после этого вопросы в традиционном ключе не пошли.
В прессе были сообщения “одной строкой”, да и то между делом.
Аэртон переживал шок, и не столько оттого, что не было толкового расследования, не было соболезнований и прочих формальностей, но просто потому, что его нет, и не будет. Все. Никогда!!!
Ушел друг, ушел соратник, ушел брат по крови, он скончался через два дня не выходя из комы, ушел последний, кто понимал и чувствовал также как Аэртон.
Вся эта молодежь, которая прячется за миллиметры и пункты, за поставщиков и спонсоров. Что они понимают, что знают о гонке, кроме того, что это очень опасно (и поэтому надо оградить себя тысячью правил) и очень прибыльно (поэтому надо привлечь спонсора побогаче).
Разве могут они неделями не выходить из гаража в поисках мельчайшей тонкости, искать настройку еще чуть лучшую, чем раньше, забыв про день рождения дочери и все “важные” встречи со спонсорами. Могут ли они месяцами думать каждую минуту о какой-либо тонкости или детали и однажды ночью, найдя решение, вскакивать и бежать звонить, будить механика и с трепетом рассказывать, чувствуя согласие, и обсуждать подробности.
Он молчал, думал и злобно язвил над новыми затеями ФИА. Лишь однажды он вышел из этого состояния, когда прочел новые правила на сезон. Это был взрыв. Он кричал, звонил всем, возмущался  “Они хотят кастрировать формулу! как я обязан настраивать машину, если все должно быть выверено до миллиграмм и миллиметров??? Если все зависит от спонсора, поставляющего детали, зачем гонщики, лучше автопилот…”
После этого наступил кризис. Он решил уйти. Плевать он хотел на неустойки и стоны Милтона. Тогда в ход была пущена “тяжелая артиллерия”: Рози говорила, что все пройдет, что он не прав, что гонки для него важнее, что в формуле 1 его жизнь, и он сам же будет проситься назад через полгода, что ему надо просто отвлечься, поехать куда-нибудь в кругу, что надо жить дальше.
Ничто не помогало. Он молча выслушивал, со всем соглашался и не менял решения. Тогда у Розмарин кончилось терпение: “Ты о чем думаешь? Кому ты нужен там, а? Ты что решил, что все они будут тебя любить? И даже когда ты уйдешь? Да за пределами стадиона миллионы таких! Ты кумир, ты бог здесь, а там… Там ты ничто, ноль! Тебя забудут через полгода, а через пару лет никто и не вспомнит! Тоже мне, чемпион! Там, без машины, на что ты жить будешь  виллы закончатся, и друзья тоже. Будет обычный дом и проценты по вкладам! Стандартный средний класс! Не хочешь о себе, так обо мне с Женни подумай!!! Что мы делать будем?
Это был удар. Он потряс, но зато и открыл глаза. Открыл глаза в первую очередь на женщину, которая все эти годы была рядом. Он понимал, что нынешний блеск ей приятен, но что это на первом месте… Он ждал понимания, но что бриллианты и рауты со знаменитостями будут важнее… И он остался. Остался из-за Женни, которую не мог потерять. Он начал сезон и соблюдал правила, он приезжал первым и улыбался с подиума, он работал как автомат. Он отрабатывал сезон. Тактично уходя от разговоров о новом контракте, говорил что-то о новых звездах, шутил, что надо дать шанс молодым.
Он зашел в кафе. Завтра гонка и больше чем чашечку кофе он не мог себе позволить. За соседним столиком сидел пожилой джентльмен, который чем-то был смутно ему знаком, из глубин памяти всплыло имя.
 Мистер Уолтер, простите, но видеть Вас и не подойти!  Аэртон с улыбкой шел к джентльмену,  Вы были моим кумиром, я так хотел познакомиться с Вами, но никак не мог найти! 
 И не мудрено, молодой человек, я выпал из системы. А найти одного человека среди миллионов таких же очень сложно.
 Да, но если этот человек пятикратный чемпион формулы , король гонки!
 Да-да, я тоже так думал, юноша, когда уходил на почетный отдых. Что меня всегда будет помнить. Ну, первые годы, мне приходили даже билеты на каждую гонку, на почетные места, но я не ездил. Сыт был по горло. А потом билеты приходить перестали, перестали звонить журналисты. Никого не интересует уже мое мнение… Я сам покупал билеты на гонку, так как мое имя уже ничего не говорит нынешним контролерам. Я исчез, слился с толпой, стал одним из многих…
Они долго еще говорили, старик-чемпион убеждал Аэртона держаться за формулу зубами, рассказывал о себе, пугал забвением и пустотой вдали от любимого дела… Единственное решение оказалось неверным.
А назавтра была гонка. Как обычно толпы народа, надоедливые журналисты, болиды, прогревочный круг и три зеленых фонаря. Но было что-то новое в ощущениях, какая-то отстраненность, взгляд со стороны, аналитический расчет. Адреналина в крови не было, в холодно спокойствии, круг за кругом формировалась идея, план, решение.
Руль поворачивался с математической точность, скорость сбрасывалась и набиралась, он лидировал. Мысли в голове проносились со скоростью света, он вспоминал Рональда, Милтона, Розин, старика, Женни…
Решение созрело, шел тридцать седьмой круг. Он прошел поворот Фурье, разогнался на прямой, вошел в S-образный поворот… На него с неумолимой безысходностью надвигалась бетонная стена…

1997

Тебе...

За окном первый снег кружится
В темноте ночной,
Что-то мне опять не спится,
Ненаглядный мой.
“Как хочу я быть с тобою”,—
Плачется душа,
Восхищается Луною:
“Как ты хороша”.
Но тебя я беспокоить этим не хочу,
Нечем сердце успокоить,
Молча, я кричу...
Что с тобою быть мечтаю,
Что живу тобой...
От любви не умирают,
Ненаглядный мой...

1.11.1996

К окончанию года.

Вот и все. До свиданья
Прощальным приветом
Будут воспоминанья
О времени том.
Как в старинном преданье
таинственным светом 
промелькнут как виденья о счастье былом. 

Я не знаю, что будет. 
Я не помню, что было.
От меня не убудет
Все еще впереди.
Все былые не счастья я позабыла.
Ну а там... Бог рассудит,
Выбрал путь, так иди.

Кто последует рядом,
Кто уйдет не простившись,
Кто прольет сладким ядом
В сердце острую боль.
С кем-то за руки взявшись
И навек соединившись,
Объяснив только взглядом
Что случилось с тобой...

А когда поворот 
Вдруг последний настанет
А за ним поднимается солнца восход
Завершится дорога,
Сердце биться устанет,
И закончится жизни последний поход.

1996

 RedTail (c)